– Кому говорили?
Найтингейл открыл глаза.
– Никому.
– Послу? В Вашингтон? Резиденту?
– Я сказал: никому, – зло ответил тот.
– Брось, ни к чему все это, – вмешалась Шарли.
– Кроме того, это оскорбительно и глупо. Черт возьми, вы оба…
– Рассмотрим вероятные причины, – начал перечислять Марш, загибая пальцы. – Лютер выдал себя кому-нибудь – нелепость. Прослушивался телефон в будке на Бюловштрассе – невероятно: даже у гестапо не найдется средств, чтобы поставить «жучки» во все телефоны-автоматы в Берлине. Хорошо. Выходит, подслушали наш ночной разговор? Вряд ли, мы еле слышали друг друга!
– Зачем искать какой-то огромный заговор? Может быть, за Лютером просто следили.
– Тогда почему его не арестовали? Зачем убивать на людях в момент контакта?
– Он смотрел прямо на меня… – Шарли закрыла лицо руками.
– И все же: это не обязательно должен быть я, – вставил Найтингейл. – Утечка могла исходить и от одного из вас.
– Каким образом? Мы всю ночь были вместе.
– Не сомневаюсь, – зло выпалил дипломат, нащупывая ручку дверцы. – Мне необязательно выслушивать от вас это дерьмо. Шарли, а тебе лучше отправиться со мной в посольство. Прямо сейчас. Сегодня вечером мы отправим тебя самолетом из Берлина и будем надеяться, что тебя, Боже упаси, не впутают в это дело. – Он замолчал, ожидая ответа. – Ну, пошли.
Шарли отрицательно покачала головой.
– Если не жалко себя, подумай об отце.
– При чем тут мой отец? – возмутилась она.
Найтингейл выбрался из «фольксвагена».
– Мне ни за что не надо было давать втянуть себя в эту безумную затею. Ты просто сумасшедшая. А что до него, – он кивнул в сторону Марша, – то он конченый человек.
И пошел прочь от машины. Его шаги отдавались в пустом помещении сначала гулко, потом, учащаясь, стали затихать. Громко хлопнула металлическая дверь. Ушел.
Марш взглянул в зеркальце на Шарли. Свернувшись калачиком на заднем сиденье, она казалась совсем маленькой.
В отдалении послышался шум. Наверху кто-то поднимал шлагбаум. Въехал автомобиль. Внезапно Марша охватила паника, что-то вроде клаустрофобии, страха перед закрытым пространством. Их убежище могло легко превратиться в ловушку.
– Здесь оставаться нельзя, – сказал он, заводя машину. – Мы должны передвигаться.
– В таком случае я хотела бы сделать побольше снимков.
– Нужно ли?
– Ты собираешь свои улики, штурмбаннфюрер, а я буду собирать свои.
Марш снова взглянул на нее. Отложив салфетку, девушка с беззащитным вызовом смотрела ему в глаза. Он снял ногу с тормоза. Кататься по городу, несомненно, было рискованным делом, но что ещё им оставалось?
Он развернул машину, направляя её к выходу. Позади них в темноте блеснул свет фар.
Они остановились у Хафеля и пошли к берегу. Марш показал место, где нашли тело Булера. Как и четыре дня назад Шпидель, Шарли щелкала камерой, но теперь здесь мало что осталось для съемок. Там, где труп вытаскивали из воды, трава ещё была немного примятой. Она повернулась спиной к озеру и, дрожа, запахнула плащ.
Так как ехать к вилле Булера было рискованно, Марш притормозил у дамбы, не выключая мотора. Высунувшись из машины, журналистка сфотографировала дорогу, ведущую на остров. Красно-белый шлагбаум был опущен. Часового не видно.
– И это все? – спросила она. – Ради этого не стоит расплачиваться жизнью.
Ксавьер на мгновение задумался.
– Возможно, есть другие места.
Дом номер 56/58 по Ам Гроссен Ваннзее оказался большим особняком девятнадцатого века с украшенным колоннами фасадом. Германского филиала Международной комиссии криминальной полиции там больше не было: в послевоенные годы здание отдали под женскую школу. Марш огляделся по сторонам, посмотрел в оба конца тенистой улицы и подергал ворота. Они оказались незапертыми. Он дал знак Шарли подойти.
– Мы – господин и госпожа Марш, – сказал он Шарли, открывая ворота. – У нас дочь…
Она кивнула.
– Да, конечно. Хейди. Ей семь лет. С косичками…
– Ей плохо в школе, где она сейчас учится. Рекомендовали эту. Мы хотели бы посмотреть…
Они вошли во двор, закрыв за собой ворота.
Девушка добавила:
– Естественно, мы вторглись без разрешения и приносим извинения…
– Но фрау Марш явно выглядит слишком молодо для матери семилетней дочери.
– Ее во впечатлительном возрасте соблазнил один красавец следователь…
– Правдоподобная история.
Круглую клумбу огибала посыпанная гравием подъездная дорожка. Марш попробовал представить, как все было здесь в январе 1942 года. Возможно, земля покрыта снегом, мороз. Голые деревья. У входа дрожат двое часовых. Правительственные машины одна за другой с хрустом подъезжают по обледеневшему гравию. Подбегает адъютант и, отдавая приветствие, открывает дверцы машин. Штукарт: красивый, элегантный. Булер: в портфеле аккуратно уложены его бумаги адвоката. Лютер: моргает за своими толстыми очками. Шел ли изо рта пар в морозном воздухе? И Гейдрих. Приехал ли он, как хозяин, первым? Или же последним, чтобы показать свою власть? Зарумянил ли мороз даже эти бледные щеки?
Дом был заколочен и заброшен. Пока Шарли фотографировала вход, Марш, пробравшись сквозь мелкий кустарник, заглянул в окно. Маленькие парты и стульчики перевернуты и сложены друг на друга. Пара классных досок с текстами партийных молитв для заучивания детьми.
На одной:
Перед трапезой.
Фюрер, мой Фюрер, ниспосланный мне Господом,